РАНЕВСКАЯ О СЕБЕ И О ДРУГИХ

Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.

- Старость, - говорила Раневская, - это время, когда свечи
на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а
половина мочи идет на анализы.

После спектакля "Дальше - тишина" к Фаине Георгиевне
подошел поклонник.
- Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?
- В субботу будет сто пятнадцать.
Он остолбенел:
- В такие годы и так играть!

Раневскую о чем-то попросили и добавили:
- Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
- Во мне два человека, - ответила Фаина Георгиевна. - Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.

Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров: если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.
Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
- Здравствуйте!
Все молчат.
- Здравствуйте!
Никто не обращает внимания.
Она в третий раз:
- Здравствуйте!
Опять та же реакция.
- Ах, никого нет?! Тогда пойду поссу...

Однажды Завадский закричал Раневской из зала:
- Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!
- То-то у меня чувство, будто я наелась говна, - достаточно громко пробурчала Раневская.

Рина Зеленая рассказывала:
- В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: "Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!"
- А вы не путаете еѐ с папочкой? - осведомилась Раневская.

В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская
наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:
- Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!

В театре.
- Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер!
- Неужели? То-то мне показалось, что снизу дует.

Перед Олимпиадой 80-го года в московскую торговлю поступила инструкция:
быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать. По этому поводу ходило много анекдотов. Вот один, весьма похожий на быль.
Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:
- Мне бы перчатки...
- Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
- Мне кожаные.
- А вам светлые или темные?
- Черные.
- Под пальто или под плащ?
- Под плащ.
- Хорошо... Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы подберем перчатки нужного цвета и фасона.
Рядом стоит Раневская и всѐ это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так, что слышит весь торговый зал, говорит:
- Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и попу показывала, а туалетной бумаги всѐ равно нет!

Раневская позволяла себе крепкие выражения, и когда ей сделали замечание, что в литературном русском языке нет слова "жопа", она ответила:
- Странно! Слова нет, а жопа есть...

Сотрудница радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт... Раневская называла ее "жертва ХераСимы".

Во время оттепели находились наивные люди, всерьез обсуждавшие проблему открытых границ применительно к СССР.
- Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если б вдруг открыли границы? - спросили у Раневской.
- Залезла бы на дерево, - ответила та.
- Почему?
- Затопчут! - убежденно сказала актриса.

В семьдесят лет Раневская вдруг объявила, что вступает в партию.
- Зачем? - поразились друзья.
- Надо! - твердо сказала Раневская. - Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партсобраниях.

Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:
- Тот слепой, которому ты подала монетку, не притворяется, он действительно не видит.
- Почему ты так решила?
- Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"

Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
- Жалко, что мы не захватили пианино, - говорит Фаина Георгиевна.
- Неостроумно, - замечает кто-то из сопровождавших.
- Действительно, неостроумно, - вздыхает Раневская. - Дело в том, что на пианино я оставила все наши билеты.

Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
- Позовите директора, - сказала она, расплатившись.
А когда тот пришел, предложила ему обняться.
- Зачем? - смутился тот.
- Обнимите меня, - повторила Фаина Георгиевна и добавила, - на прощание. Больше вы меня здесь не увидите.

Когда в Москве, на площади Свердлова, установили памятник Марксу работы Кербеля, Раневская прокомментировала это так:
- А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени другого еврея ставит памятник третьему еврею!

- Будет ли пятая графа при коммунизме?
- Нет, - ответила Раневская. - Будет шестая: "Был ли евреем при социализме?"